Ninapti - Старая часть посёлка Горького (Хабаровск)

От клуба мы прошли на площадь Горького, полюбовались на памятник пролетарскому писателю (совсем я подробности забыла. А у него-то в руках, как вспомнила, глядя теперь, письмо от работников завода, где просят его разрешения на присвоение имени Горького заводу). Памятник в нормальном состоянии, хотя несколько плит отвалилось, и рядом никаких следов ухода или там клумбы.
Вообще, площадь выглядела непривычно голой без кустов и деревьев. Раньше по периметру шел палисадник и даже какие-то вязы.
Потом мы пересекли Энтузиастов (она кстати стала проезжей, раньше по ней только пешеходы перемещались, а тут автомобили один за одним), вышли в пространство за кирдом (кирпичный дом, то есть, так эти три одинаковых дома вдоль улицы Энтузиастов называли на посёлке), где подружка моя задушевная Света жила, и перед нами замусоренный вид на Ломоносова, 12.


Вот снова этот дом…



И ещё дома на улице Ломоносовой.


День ясный, дома в ряд стоят зеленые, но красили их давно-давно. Поцокали языком - какая захламленность (нам не раз ещё приходилось сетовать – вся северная часть поселка за улицей Ломоносова – это огромный, страшно замусоренный, заросший рыжим под осенним небом бурьяном, пустырь).
У двенадцатого дома в столь ранний час кучковались люди – явный признак похорон в доме. И правда, когда подошли и спросили, услышали: «Хоронят Ирину, жену Женьки Коровина». Надо же! Мало, что угодили к похоронам (что уже символично – пришла повидаться в последний раз с домом своего детства и угодила на похороны одной из обитательниц), так ещё и фамилия из детства: Коровины, родители Веры, Вали (Галиной подружки), Нины и нескольких сорванцов. А тетя Таня так и оставила во мне недобрую память – матершинница и сплетница, не любящая и поносящая нашу маму.
Пронесли из-за угла гроб, лицо покойницы было укрыто. Я разговаривала с женщиной из толпы, ИЛ ушел за дом. Узнала, что в доме из прежних, знакомых мне фамилий, остались лишь потомки Коровиных и Белоусовых, что Люда Бережная продолжает жить на Гоголя в квартире тети Симы, а Коля, сын Люды, погиб (убит), обстоятельств не знают. Я ушла, не стала смотреть на покойницу – зачем?
Пошли к 27-ой школе, которая уже и не школа, а какой-то учебный центр (или комбинат). Убедилась, что посаженная нами перед выпуском аллея топольков благополучно вырублена, что школа снаружи выглядит также, как и при мне, а во дворе – какой-то хозяйственно-транспортный двор.



Вот она – школа №27


Повернули к Ломоносова, 1, что напротив школы, и где жили наши родители после того, как съехали с Жуковского, 29. Сюда я приезжала к ним в отпуск, сюда мы с Женей приехали в 1972 году, в декабре, я – в черной депрессии от аспирантских и семейных дел.
Сюда я приезжала в 1977 в январе, на день 60-тилетия Папы, и на площадке второго этажа, на бочке с квашенной капустой около родительской квартиры мы после папиного вечера продолжали банкет с бывшим одноклассником Толиком Л. и очень хорошо беседовали за жизнь. Толик на праздновании был баянистом «по контракту», поэтому в рот ни взял ни капли, а я уже была «весёлая», поэтому на следующее утро у меня был ТАКОЙ похмельный криз… Еле выжила.

В дом мы с ИЛ не пошли На его пороге стояла женщина, приглядывала за бегающей тут же дворняжкой. Расспросили её про соседей родителей, но женщина оказалась «новенькой» и никогошеньки из прежних жильцов уже не знала.
Позже, уже после поездки, я по Гугль-карте посмотрела на поселок с высоты птичьего полета (спутниковые фотосъемки) в масштабе самом допустимо маленьком. Интересное это зрелище – сверху старые, серые, разрушающиеся дома выглядят белыми прямоугольниками или квадратами: крыши-то из шифера, и оказалось, что добрая половина старой части поселка – это сплошные заросли, снизу-то мы видим – это бурьян, крапива, а сверху – зеленая зона.
И очень на тех спутниковых съёмках видно, как разросся поселок к югу. Я удивилась, глядя на строения слева и справа от Гагарина – там ещё один поселок, если не больше, сплошные застройки.
И ещё сверху видны все цеха завода – столько там жила, а завод видела - лишь проходную да окружающий забор. Раз меня туда провел Кикоть – учитель, курирующий в школе «производственную практику». Это был 60-ый год. Но что я там запомнила? Один кузнечный цех, где И. тогда работал, куда я, конечно, обязательно попросила учителя себя отвести (привет фильму «Весна на Заречной улице»).
Большая территория у завода, и так обидно, что эти цеха стоят. Рассказывали, что сейчас там в рабочем состоянии поддерживаются один или два цеха, остальное или законсервировано, или разворовано. Заказов нет, оборонка вся на западе. А ведь прежде тут даже узлы подводных лодок делали, были режимные, секретные цеха… Всё рухнуло.
Поселок, с его инфраструктурой, краевые власти рассматривают лишь, как спальный район. В самом поселке, кроме как в сфере обслуживания, другой работы нет, все ездят в другие места работать, поэтому хорошо налажено транспортное сообщение со всеми точками Хабаровска, автобусных маршрутов – с полдюжины, поговаривают о троллейбусе.
Но всё это работает лишь в активное время – вечером в поселок ни приехать, ни уехать на общественном транспорте не возможно: или вовсе не дождешься никакого автобуса, либо простоишь на остановке часы, либо приедешь измочаленный, (как мы однажды, когда попали в автобус в конце рабочего дня). А такси запрашивают до 300 рублей в один конец.
Так что ситуация такая же, как и в мои годы – варись в котле поселковых возможностей – клуб, ресторан, библиотека. Но клуб, как мы поняли, хорош только дискотекой (по-нашему, танцы), которая - не каждый день, про библиотеки ничего не знаем, вместо ресторана – кафе (их видели несколько, но не заходили).

Компьютеризация в Хабаровске, похоже, доступна в гораздо меньшей мере, чем в Томске – ни у кого, кроме брата Володи, компа не было, да и у того без Интернета. В поселке же, с кем ни общалась, и видик-то редкость. То есть стремящегося к собственному развитию подростка поселок опять же выдавит и опять сохранит свой, заданный ещё в начале тридцатых, облик: серая глубинка. Потому-то и люди, которых мы там встретили – по образу и подобию живут.
Ни один, с кем я соприкоснулась, кроме повседневного быта, ничем не занят, не интересуется и ничем не проявился.
Забрасывала я удочки и про «Розу Мира», и про спектакли, кино – не пробиваемо, пожатие плеч. В одном и сходились, обменявшись кратким курсом автобиографий, - начинали смотреть альбомы с родственниками или петь, (ну про пить и есть – молчу).
А тогда, от старого дома, мы направились к остановке на Молодежной, но шли не наискосок, а прямо – очень мне хотелось найти следы самого моего первого дома на Серовой – не нашла. Я даже растерялась – может, улица та была за Молодежной? Нет, между Ломоносова и Молодежной всё бурьян, несусветный мусор, как на хорошей свалке, редкие разваливающиеся домишки…
Только на Молодежной стоит огромная девятиэтажка да прежние каменные (кирпичные) двух- и трехэтажные дома, где магазины, обслуживающие эту часть поселка.
Зашли за пункт «скорой помощи» со столпившимися у крыльца «газелями», полюбовались на ряд старых домов ещё первых лет постройки (тридцатых годов).


Дома в старой части посёлка, построены ещё при основании завода – 1935-37 годы. В них до сих пор живут люди.

Потом подошли к зданию бывшего ДИТРа: удивило оно меня своей неказистостью – ведь когда-то оно мне представлялось роскошным. Внутрь было нельзя – задраенная дверь и никаких сверху табличек – то ли это жилой дом, то ли какой офис…
Вышли к остановке, сели на автобус 89 и поехали к Феде в сторону второго Хабаровска.